С тех пор как путинские войска вторглись в Украину, новостные агентства всего мира беспрерывно освещают военную повестку: от бомбардировок жилых домов до кризиса с беженцами на польской границе. Сотни репортеров отправились в горячие точки, и тысячи журналистов следят за ситуацией из редакций, ведя онлайн-репортажи и поддерживая связь с коллегами “в поле”.
Как подготовиться к работе в горячей точке, позаботиться о психологической безопасности, “не навредить” своими репортажами, общаться с жертвами и не испытывать чувство вины за происходящее?
Мы поговорили с психологом Анастасией Медко о работе журналистов в горячих точках и об их коллегах, работающих “не в поле боя”, которые подвергаются косвенной травме, поскольку эмоционально вовлечены в ситуацию.
Каковы риски психологической травмы для журналиста, работающего в горячей точке?
Психологическая травма – это когда ваша психика восприняла происходящее как угрозу жизни. И тогда у человека формируется травматический эффект, и как следствие – травматизация.
Важно учитывать, насколько журналист подготовлен к тем событиям, с которыми может столкнуться, насколько он гибок.
Если у журналиста есть опыт работы с психотерапевтом, в рамках которой он выработал защитные механизмы, то есть он понимает методы саморегуляции, осознает возможные риски и последствия определенных действий, то эти риски могут в разы снизиться.
Что касается военных действий – к ним невозможно подготовиться, поэтому риски достаточно высоки. Но есть методы, с помощью которых журналисты могут практиковать гибкость своей психики, что приведёт к снижению рисков.
Для одного человека одни события могут стать психологической травмой, для другого — нет. В зависимости от того, как психика воспримет эту ситуацию: как угрозу жизни или нет.
Если попытаться составить портрет журналиста, которого можно отправить на освещение военных событий: какими качествами он должен обладать?
Начнем с заезженного слова – “стрессоустойчивость”.
Стрессоустойчивость – это процесс, в рамках которого мы учим нашу нервную систему реагировать на те или иные вызовы в жизни.
А стресс – это когда есть специфический раздражитель, который провоцирует нашу психику к тому, чтобы она восприняла ситуацию как нечто необычное, что нуждается в выработке гормонов, которые помогают адаптироваться к стрессу. Человек, который проходит подготовку в «тепличных» условиях, сталкивается с задачами, которые нужно быстро решать.
Напомню девиз подразделения «морских котиков» (элитный отряд специального назначения в США): «В кризисной ситуации мы никогда не можем превзойти ожидания от самих себя, мы всегда скатываемся к базовым настройкам». То есть к тому, что мы отработали.
Подготовленный журналист – это человек, который отработал определенные алгоритмы действий так, чтобы они срабатывали на автомате: «что я делаю, если взрывы», «что я делаю, если меня взяли в плен», «что я делаю, если вокруг стреляют». Настройки, отработанные до рефлекса.
Вы сказали, что к военным действиям подготовиться невозможно. Все навыки отрабатываются в теории. А потом всё происходит в реальности. Как уменьшить разрыв между «ожидание-реальность».
Под отработанной практикой подразумевается практика в определенных условиях.
Например, когда военных обучают накручивать жгут, создают определённые условия, максимально близкие к тем, в которых им предстоит накручивать этот жгут. Затем дезориентируют его нервную систему (сильно человека раскручивают) и в таких условиях человек бежит накладывать жгут. Таким образом отработка навыков происходит в схожих с реальностью условиях.
Конечно же человек, который был «в полях» и работал в сложных условиях, будет намного гибче и легче адаптироваться к ситуации (при условии, если у него не произошла травматизация и нет триггерных историй, которые будут возвращать его в тот первый травмирующий опыт).
Если говорить про образ военного корреспондента – это натренированный человек, который имеет постоянную супервизию (в том числе, психологическую). Специалиста, который будет контролировать его психоэмоциональное состояние и оценивать готов ли он возвращаться в горячие точки.
Давайте поговорим про необходимость оценки рисков публикаций. Зачастую журналист старается максимально полно описать картину события, что приводит к негативным последствиям уже для аудитории. Какие материалы могут стать причиной психической травмы у аудитории?
Когда человек наблюдает за насилием, он переживает это точно так же, как будто он является участником этого процесса.
У каждого человека (если у него не психопатическое расстройство) есть часть мозга, которая называется префронтальная кора — в ней находятся зеркальные нейроны, которые считывают информацию о том, в каком состоянии находится другой человек.
Если при вас мне сделают больно, вы тоже почувствуете боль на эмоциональном уровне. Это сопереживание. И когда мы читаем, смотрим, видим картинки про насилие, которое происходит на войне, мы в любом случае переживаем это так же (может, не в такой мере) как тот человек, над которым это насилие совершалось.
Почему может произойти травматизация? Если наша психика воспримет информацию на себя, начнётся перенос: «а я тоже там когда-то был», «со мной тоже такое могло произойти», «а с моим ребёнком могло случиться такое же» — за счёт этого переноса может происходить травматизация психики.
Речь о том случае, когда ты не можешь не смотреть и не читать. Если говорить о людях, которые находятся на территории военных действий, то они не могут не получать информацию. Потому что мозг воспринимает её как то, что поможет им выжить. Поэтому они и смотреть на это не могут, но не смотреть тоже не могут.
Информация должна быть максимально сухой, без эмоционального вброса журналиста, который об этом пишет. Это должны быть чёткие факты: что, где, как, что из этого получается. Достаточно сухие выкладки, которые помогают человеку иметь информацию, но не погружаться в ситуацию эмоционально.
Можно ли определить специфику журналистских материалов, созданных в экстремальных ситуациях? Что это писал именно журналист, находящийся в горячей точке?
Если журналист — профессионал, то нет.
Профессионал может описать полную картину событий без каких-либо эмоциональных вкладок: четкие факты и хронология. А когда информация изложена фактологически, без эмоциональных оценок, то невозможно понять, в каких условиях работал журналист.
Если же человек добавляет туда свои переживания, своё мнение, то в его лингвистические конструкции автоматически попадает эмоциональный окрас…
Одно дело, когда «я в этом лично участвовал», а другое дело – «меня это лично касается, потому что я в это лично включён».
Люди, которые находятся на месте действий в стране, которую они считают своей, к которой имеют отношение – они эмоционально намного больше включены, чем люди, которые могут от этого дистанцироваться.
Если человек относиться к этому лично, то будет подавать материал со своей эмоциональной вовлечённостью и своим эмоциональным окрасом. Особенно, если это журналисты, которые не пишут текст, а озвучивают его вербально. Эмоциональная вовлечённость будет очевидна.
Как журналисту общаться с людьми, пережившими травму, чтобы еще больше их не травмировать и самому не пострадать от услышанного?
Первое – чётко для себя понимать, для чего ты это делаешь. А именно для того, чтобы страдания жертвы не остались безнаказанными.
Например, после сексуального насилия люди отворачиваются от проблемы, потому что это табуированная и эмоционально тяжелая тема. Она шокирует людей, и чтобы это не переживать, они стараются на это не смотреть. Действия журналиста нацелены на поддержку человека, на предание гласности его истории.
Журналист может помочь человеку, пережившему насилие, не чувствовать свою вину за произошедшее, а понять, что виноват тот, кто совершил насилие.
Второе – это то, что должно отличать журналиста от следователя, который опрашивает жертву. А именно сопереживание жертве. Что это означает? Что журналист не противопоставляет её себе. Он строит диалог таким образом, чтобы жертва чувствовала поддержку и понимала, что журналист уточняет подробности насилия не с целью осуждения, а с целью обличения преступления. Если разговор проходит в поддерживающей атмосфере, у жертвы есть возможность выговориться, то ей становится легче. Не происходит ретравматизации.
Ретравматизация происходит от того, что человек заново начинает переживать те эмоции, которые испытывал при насилии: ощущение своего бессилия и нарушения личных границ. Потому диалог нужно строить из уважения к границам человека, спрашивая разрешения узнать информацию: «расскажите, пожалуйста, когда будете готовы», «я задам вам вопрос, как будете готовы, пожалуйста, ответьте».
Важно бережно относится к границам жертвы, давая ей понять, что её рассказ, – это её сила, с помощью которой она сможет прийти к справедливости.
Своего рода эмоциональная компенсация за то, что изменить произошедшее уже невозможно.
Можно ли журналисту посредством тренингов с экспертом приобрести навыки работы с жертвами насилиями или это вопрос личного опыта и практики?
Это точно так же, как я обучаю студентов-психологов. Тренинг – это не когда вы просто изложили теорию. Тренинг – это когда человек имел возможность отработать навык.
Несмотря на то, что отработка является тренировочной, у человека есть возможность впоследствии отработать навык и прожить его.
Тренинговые методы предполагают и работу с реальными кейсами, поэтому у журналиста есть возможность попрактиковаться под присмотром специалиста и в безопасной обстановке. Психологи тоже обучаются на кейсах. В сопровождении супервизора обучение происходит более экологично для клиента и для психолога. Точно также и с журналистами.
Как журналисту соблюсти баланс между эксклюзивной информацией, журналистской этикой и своим психологическим состоянием?
Важно, чтобы редакция издания заботилась о психологической составляющей своих корреспондентов. Предоставляла возможность сотрудникам получать психологические консультации. В идеале — финансовую, если не получается, то выделять время, чтобы человек раз в неделю мог заниматься с психотерапевтом, нарабатывать устойчивость своей нервной системы для адекватной реакции в критических ситуациях.
Второй момент: важно, чтобы журналист первый раз “выходил в поле” не один, а с коллегой с опытом работы в горячих точках.
Журналист в любом случае не должен быть один, это должна быть пара журналистов, которые могут друг друга подстраховать. Чтобы он мог и навык нарабатывать, и иметь поддержку коллеги, потому что одному в любом случае “в поле” тяжело.
Идеальная картина – это дружный коллектив с поддержкой редактора и коллег, которые всегда помогут журналисту без осуждения и оценивания.
Если мы говорим в контексте профилактики психологических расстройств, то исследования показывают, что люди, которые попадают после травмирующих событий в поддерживающую тёплую среду, имеют меньшие риски возникновения посттравматического расстройства, чем те, которые попадают в среду, где их начинают критиковать, оценивать, обвинять.
Как членам редакции, чей коллега находится в горячей точке, уменьшить тревогу и не испытывать моральные страдания за то, что он в безопасности в то время, как другой бегает под пулями?
Важно понимать, для чего он это делает: для чего он находится в безопасности. Для того, чтобы координировать процесс. Если с ним что-то случится, он уже никому не поможет. Если у него нет сил, он уже никого не спасет. В самолете всех предупреждают: «В случае катастрофы наденьте маску на себя, а потом – на ребёнка». Потому что, если вы задохнётесь, вы уже никому не поможете.
Нужно чётко понимать почему я здесь. Я координирую процесс, я обеспечиваю максимальную безопасность и поддержку своего коллеги. Чтобы его информация дошла до аудитории, чтобы она имела смысл.
Второе – это чувство вины за то, что ты пострадал меньше остальных, за то, что ты находишься в безопасности, в то время, как другие — нет.
Самое простое, что можно для себя сделать – закинуть условный якорь. Я сейчас позабочусь о живых в память о всех погибших и сделаю максимально всё, чтобы живые могли жить дальше. Не нужно в память о мёртвых умирать – тогда некому будет нести эту память.
Поэтому важно, чтобы человек был сильным, энергичным, чтобы у него была возможность помогать тем людям, за которых он переживает. Для этого он должен в первую очередь позаботиться о себе.
Точно также и с редакцией: редактору нужно позаботиться не только о журналисте в поле, ему нужно позаботиться, чтобы в принципе редакция работала и о возможности оказывать своим сотрудникам материальную и эмоциональную поддержку.